Известности
Сегодня я заканчиваю
публиковать роман "Алхимик", в этом
выпуске вы можете прочитать его
окончание. Начало романа будет выложено
в архиве рассылок на сайте рассылки,
который, как я уже и говорил, выйдет
совсем уже скоро! А пока читаем,
думаем, наслаждаемся!
Алхимик Самум
дул в тот день как никогда. И из
поколения в поколение будет
передаваться легенда о юноше, который
превратился в ветер и едва не уничтожил
весь лагерь, бросив вызов самому
могущественному военачальнику пустыни.
Когда же ветер стих, все поглядели туда,
где стоял юноша, но его там уже не было.
Он находился на другом конце лагеря,
рядом с часовым, полузасыпанным песком.
Колдовская сила напугала всех. Лишь двое
улыбались: Алхимик, гордившийся своим
учеником, и вождь племени -- он понимал,
что ученик этот осознал могущество
Всевышнего. На следующий день он
отпустил Сантьяго и Алхимика на все
четыре стороны и дал им в провожатые
одного из своих воинов.
Они ехали весь день, а когда стало
смеркаться, Алхимик отправил воина
обратно и слез с коня.
-- Дальше поедешь один, -- сказал он
Сантьяго. -- До пирамид три часа пути.
-- Спасибо тебе, -- отвечал юноша. -- Ты
научил меня Всеобщему Языку.
-- Я просто напомнил тебе то, что ты знал и
без меня.
Алхимик постучал в ворота монастыря. К
нему вышел монах в черном, они о чем-то
коротко переговорили по-коптски, и
Алхимик пригласил Сантьяго войти.
-- Я сказал, что ты мне поможешь.
На монастырской кухне Алхимик развел
огонь в очаге, монах принес ему кусок
свинца, и Алхимик, опустив его в железный
сосуд, поставил на плиту. Когда свинец
расплавился, он достал из кармана
стеклянное желтое яйцо, отколупнул от
него крохотный, не больше булавочной
головки, осколок, обмазал его воском и
бросил в расплавленный свинец. Жидкость
стала красной как кровь. Алхимик снял
котел с огня и дал ей остыть, беседуя тем
временем с монахом о войне в пустыне.
-- Боюсь, что это надолго, -- сказал он.
Монах досадовал: из-за войны караваны
уже давно стояли в Гизехе. "Но на все
воля Божья", -- добавил он смиренно.
-- Верно, -- сказал Алхимик.
Когда котел наконец остыл, Сантьяго и
монах в восторге переглянулись: свинец,
принявший круглую форму сосуда, в
котором лежал, превратился в золото.
-- Неужели и я когда-нибудь научусь этому?
-- спросил юноша.
-- Это была моя Стезя, -- моя, а не твоя. Я
просто хотел тебе показать, что это
возможно.
Они снова вернулись к воротам обители, и
там Алхимик разделил золотой диск на
четыре части.
-- Это тебе, -- сказал он, протягивая одну
монаху. -- За то, что всегда радушно
встречал паломников.
-- За свое радушие я получаю слишком
много, -- возразил монах.
-- Никогда так больше не говори. Жизнь
может невзначай услышать и дать в
следующий раз меньше, -- ответил Алхимик
и повернулся к Сантьяго. -- А это тебе,
взамен тех денег, что достались вождю.
Юноша тоже хотел сказать, что это золото
стоит гораздо больше, но смолчал.
-- Это мне, -- продолжал Алхимик. -- Я должен
вернуться домой, а в пустыне идет война.
Четвертый кусок он снова протянул
монаху:
-- Это -- тоже для Сантьяго. Может,
понадобится.
-- Но ведь я иду за сокровищами! --
воскликнул тот. -- И я уже совсем близко!
-- И я уверен, что ты их найдешь, -- сказал
Алхимик.
-- Но тогда зачем мне золото?
-- Потому что ты уже дважды лишался всего,
что имел. В первый раз тебя обманул
мошенник, во второй обобрал вождь. Я
старый суеверный араб и верю в правоту
нашей пословицы, а она гласит: "Что
случилось однажды, может никогда больше
не случиться. Но то, что случилось два
раза, непременно случится и в третий".
Они сели на коней.
-- Хочу рассказать тебе историю о снах, --
молвил Алхимик.
-- Подъезжай поближе.
Юноша повиновался.
-- Так вот, жил да был в Древнем Риме, во
времена императора Тиберия, один добрый
человек, и было у него два сына. Один стал
воином и отправился служить на самую
дальнюю окраину империи. Второй писал
стихи, приводившие в восхищение весь Рим.
Однажды старику приснился сон, будто к
нему явился небесный вестник и предрек
ему, что слова, написанные одним из его
сыновей, будут известны во всем мире, и
люди спустя много сотен лет будут
повторять их. Старик заплакал от счастья:
судьба была к нему щедра и милостива, ибо
даровала высшую радость, какую только
может испытать отец. Вскоре он погиб --
пытался спасти ребенка из-под тяжелой
повозки, но сам попал под колеса.
Поскольку жизнь он вел праведную, то
прямо отправился на небеса, где
повстречал вестника, явившегося к нему
во сне.
-- Ты был добрым и хорошим человеком, --
сказал он ему. -- Жизнь твоя была
исполнена любви, а смерть -- достоинства.
Я могу выполнить любую твою просьбу.
-- И жизнь была ко мне добра, -- отвечал
старик. -- Когда ты явился мне во сне, я
почувствовал, что все мои усилия были
не напрасны. Ибо стихи моего сына будут
переходить из поколения в поколение. Для
себя мне просить нечего, но всякий отец
гордился бы славой того, кого он
пестовал, учил и наставлял. А потому мне
бы хотелось услышать в далеком будущем
слова моего сына.
Вестник прикоснулся к его плечу, и оба
они в мгновение ока очутились в далеком
будущем -- в огромном городе, среди тысяч
людей, говоривших на неведомом языке.
Старик опять прослезился от радости.
-- Я знал, что стихи моего сына переживут
века, -- сквозь слезы сказал он. -- Ответь
мне, какие его строки повторяют все эти
люди.
Вестник ласково усадил старика на
скамейку и сам сел с ним рядом.
-- Стихи твоего сына прославились на весь
Рим, все любили их и наслаждались ими. Но
кончилось царствование Тиберия, и их
забыли. Люди повторяют слова другого
твоего сына -- того, что стал воином.
Старик воззрился на вестника с
недоумением.
-- Он служил в одной из далеких провинций,
-- продолжал тот. -- И стал сотником. Он
тоже был справедлив и добр. Как-то раз
заболел один из его рабов -- он был при
смерти. Твой сын, услышав, что появился
некий целитель, пустился на поиски этого
человека. А по пути узнал, что этот
человек -- Сын Божий. Он встретил людей,
исцеленных им, услышал его учение и, хоть
и был римским сотником, перешел в его
веру. И вот однажды утром предстал перед
ним. И рассказал, что слуга его болен. И
Учитель -- как называли этого человека --
собрался идти за ним. Но сотник был
человеком веры, и, заглянув в глаза
Учителю, он понял, что стоит перед Сыном
Божьим. Вот тогда твой сын и произнес
слова, которые не позабудутся во веки
веков. Он сказал так: "Господи! Я
недостоин, чтобы Ты вошел под кров мой,
но скажи только слово, и выздоровеет
слуга мой".
Алхимик тронул лошадь.
-- Каждый человек на земле, чем бы он ни
занимался, играет главную роль в истории
мира. И обычно даже не знает об этом.
Сантьяго улыбнулся. Он никогда не думал,
что жизнь может быть так важна для
пастуха.
-- Прощай, -- сказал Алхимик.
-- Прощай, -- ответил юноша.
Два с половиной часа Сантьяго ехал по
пустыне, внимательно прислушиваясь к
тому, что говорило сердце. Именно оно
должно было указать ему, где спрятаны
сокровища. "Где сокровища, там будет и
твое сердце", -- сказал ему Алхимик. Но
сердце говорило о другом. С гордостью
оно рассказывало историю пастуха,
бросившего своих овец, чтобы сделать
явью дважды приснившийся сон.
Напоминало о Своей Стезе и о многих,
одолевших ее, -- о тех, кто отправлялся на
поиски новых земель или красавиц и
противостоял рассудку и предрассудкам
своих современников. Оно говорило о
великих открытиях, о великих переменах,
о книгах.
И только когда Сантьяго начал
подниматься по склону бархана, сердце
прошептало ему: "Будь внимателен. Там,
где ты заплачешь, буду я, а значит, и твои
сокровища". Юноша взбирался медленно.
На усыпанном звездами небе снова
появилась полная луна -- целый месяц шел
он по пустыне. Луна освещала бархан, и
тени играли так причудливо, что пустыня
казалась волнующимся морем, и Сантьяго
вспоминал тот день, когда, простившись с
Алхимиком, бросил поводья и дал своему
коню волю. Луна освещала безмолвие
пустыни и оставшийся позади путь,
свершаемый теми, кто ищет сокровища.
Когда через несколько минут он поднялся
на вершину, сердце его вдруг отчаянно
заколотилось. Перед ним, освещенные
луной и белизной песков, величественно
высились пирамиды. Сантьяго упал на
колени и заплакал. Он возблагодарил Бога
за то, что тот дал ему поверить в Свою
Стезю, свел его с Мелхиседеком, с
Продавцом Хрусталя, с англичанином, с
Алхимиком и -- главное -- что дал ему
повстречать женщину пустыни, женщину,
которая заставила его поверить в то, что
любовь никогда не отлучит человека от
его Стези.
С высоты тысячелетий смотрели на юношу
пирамиды. Теперь он, если пожелает, может
вернуться в оазис, жениться на Фатиме и
пасти овец. Жил же в пустыне Алхимик,
который знал Всеобщий Язык и умел
превращать свинец в золото. Сантьяго
некому показывать свое искусство,
некого дивить плодами своей мудрости:
следуя Своей Стезей, он выучился всему,
что было ему нужно, и испытал все, о чем
мечтал. Но он искал свои сокровища, а
ведь считать дело сделанным можно, лишь
когда достигнута цель. Юноша стоял на
вершине и плакал, а когда посмотрел вниз,
увидел: там, куда падали его слезы,
ползет жук-скарабей. За время странствий
по пустыне Сантьяго узнал, что в Египте
это символ Бога. Еще один знак был подан
ему, и юноша принялся копать, но сначала
вспомнил Торговца Хрусталем и понял, что
тот был неправ: никому не удастся
построить пирамиду у себя во дворе, даже
если весь свой век будешь громоздить
камень на камень.
Всю ночь он рыл песок в указанном месте,
но ничего не нашел. С вершин пирамид
безмолвно смотрели на него тысячелетия.
Однако он не сдавался -- копал и копал,
борясь с ветром, который то и дело снова
заносил песком яму. Сантьяго выбился из
сил, изранил руки, но продолжал верить
своему сердцу, которое велело искать там,
куда упадут его слезы. И вдруг в ту
минуту, когда он вытаскивал из ямы камни,
послышались шаги. Сантьяго обернулся и
увидел людей -- их было несколько, и они
стояли спиной к свету, так что он не мог
различить их лиц.
-- Что ты здесь делаешь? -- спросил один.
Юноша ничего не ответил. Страх охватил
его, ибо теперь ему было что терять.
-- Мы сбежали с войны, -- сказал другой. --
Нам нужны деньги. Что ты спрятал здесь?
-- Ничего я не спрятал, -- отвечал Сантьяго.
Но один из дезертиров вытащил его из ямы,
второй обшарил его карманы и нашел
слиток золота.
-- Золото! -- вскричал он.
Теперь луна осветила его лицо, и в глазах
грабителя Сантьяго увидел свою смерть.
-- Там должно быть еще! -- сказал второй.
Они заставили Сантьяго копать, и ему
пришлось подчиниться. Но сокровищ не
было, и тогда грабители принялись бить
его. И били до тех пор, пока на небе не
появился первый свет зари. Одежда его
превратилась в лохмотья, и он
почувствовал, что смерть уже близка. Ему
вспомнились слова Алхимика: "Зачем
тебе деньги, если придется умереть?
Деньги и на мгновение не могут отсрочить
смерть".
-- Я ищу сокровища! -- крикнул Сантьяго.
С трудом шевеля разбитыми и
окровавленными губами, он рассказал
грабителям, что во сне дважды видел
сокровища, спрятанные у подножья
египетских пирамид. Тот, кто казался
главарем, долго молчал, а потом
обратился к одному из подручных:
-- Отпусти его. Ничего у него больше нет, а
этот слиток он где-нибудь украл.
Сантьяго упал. Главарь хотел заглянуть
ему в глаза, но взгляд юноши был
устремлен на пирамиды.
-- Пойдемте отсюда, -- сказал главарь
остальным, а потом обернулся к Сантьяго:
-- Я оставлю тебя жить, чтобы ты понял, что
нельзя быть таким глупцом. На том самом
месте, где ты сейчас стоишь, я сам два
года назад несколько раз видел один и
тот же сон. И снилось мне, будто я должен
отправиться в Испанию, отыскать там
разрушенную церковь, где
останавливаются на ночлег пастухи со
своими овцами и где на месте ризницы
вырос сикомор. Под корнями его спрятаны
сокровища. Я, однако, не такой дурак,
чтобы из-за того лишь, что мне приснился
сон, идти через пустыню.
С этими словами разбойники ушли.
Сантьяго с трудом поднялся, в последний
раз взглянул на пирамиды. Они улыбнулись
ему, и он улыбнулся в ответ, чувствуя, что
сердце его полно счастьем. Он обрел свои
сокровища.
ЭПИЛОГ
Юношу звали Сантьяго. Было уже почти
совсем темно, когда он добрался до
полуразвалившейся церкви. В ризнице по-прежнему
рос сикомор, а через дырявый купол, как и
раньше, видны были звезды. Он вспомнил,
что однажды заночевал здесь со своей
отарой, и, если не считать сна, ночь
прошла спокойно. Сейчас он снова был
здесь. Но на этот раз он не пригнал сюда
овец. В руках у него была лопата. Он долго
глядел на небо, потом вытащил из котомки
бутылку вина, сделал глоток. Ему
вспомнилось, как однажды ночью в пустыне
он тоже смотрел на звезды и пил вино с
Алхимиком. Подумал о том, сколько дорог
уже осталось позади, и о том, каким
причудливым способом указал ему Бог на
сокровища. Если бы он не поверил снам, не
встретил старую цыганку, Мелхиседека,
грабителей...
"Список получается слишком длинный.
Но путь был отмечен вехами, и сбиться с
него я не мог", -- подумал он.
Незаметно для себя он уснул. А когда
проснулся, солнце было уже высоко.
Сантьяго стал копать под корнями
сикомора. "Старый колдун, -- подумал он
об Алхимике, -- ты все знал наперед. Ты
даже оставил второй слиток золота, чтобы
я мог добраться до этой церкви. Монах
рассмеялся, когда увидел меня,
оборванного и избитого. Разве ты не мог
меня избавить от этого?"
"Нет, -- расслышал он в шелесте ветра. --
Если бы я предупредил тебя, ты не увидел
бы пирамид. А ведь они такие красивые,
разве не так?"
Это был голос Алхимика. Юноша улыбнулся
и продолжал копать. Через полчаса лопата
наткнулась на что-то твердое, а еще час
спустя перед Сантьяго стоял ларец,
полный старинных золотых монет. Там же
лежали драгоценные камни, золотые маски,
украшенные белыми и красными перьями,
каменные идолы, инкрустированные
бриллиантами, -- трофеи завоеваний, о
которых давным-давно забыла страна,
добыча, о которой ее владелец не стал
рассказывать своим детям.
Сантьяго вытащил из сумки Урим и Тумим.
Они лишь однажды, в то утро на рынке,
пригодились ему: жизнь и без них давала
ему верные знаки.
Он положил их в ларец -- это тоже часть
его сокровищ: камни будут напоминать ему
о старом царе, которого он никогда
больше не встретит.
"Жизнь и в самом деле щедра к тем, кто
следует Своей Стезей, -- подумал он и
вспомнил, что надо пойти в Тарифу и
отдать десятую часть старой цыганке. --
Как мудры цыгане! Должно быть, оттого,
что много странствуют по свету". Он
снова ощутил дуновение ветра. Это был
"левантинец", прилетевший из Африки,
но на этот раз он не принес с собой запах
пустыни, не предупреждал о нашествии
мавров. Теперь Сантьяго различил в нем
такой знакомый аромат, звук и вкус
медленно приближавшегося и наконец
осевшего у него на губах поцелуя.
Юноша улыбнулся: то был первый поцелуй
Фатимы.
-- Я иду, -- сказал он, -- иду к тебе, Фатима.
Дать
комментарии к роману "Алхимик"
|
Ваши
рассказы
Здравствуйте, Роман!
Мне очень близка та тема, которую вы
затронули в своей рассылке "Для тех,
кто любит почитать и подумать!"
Прочитав выпуск у меня родилась мысль
послать вам своё произведение. Это
часть романа, который ещё не совсем
готов, но по частям я его уже даю его
читать своим друзьям и близким. Теперь
мне захотелось, чтобы эти части
увидели и прочитали гораздо больше
людей.
Заранее спасибо.
Валерия
Любите ли вы Блока, как люблю его я
Пролог
Гоголь падает из-за кулис на сцену и смирно лежит.
Пушкин.(выходит, спотыкается об Гоголя и падает): Вот чёрт! Никак об Гоголя!
Гоголь (поднимаясь): Мерзопакость какая! Отдохнуть не дадут. (Идёт, спотыкается об Пушкина и падает.) Никак об Пушкина спотыкнулся!
Пушкин (поднимаясь): Ни минуты покоя! (Идёт, спотыкается об Гоголя и падает.) Вот чёрт! Никак об Гоголя!
Гоголь (поднимаясь): Вечно во всём помеха (Идёт, спотыкается об Пушкина и падает.) Вот мерзопакасть! Опять об Пушкина!
Пушкин (поднимаясь): Хулиганство! Сплошное хулиганство! (Идёт, спотыкается об Гоголя и падает.) Вот чёрт! Опять об Гоголя!
Гоголь (поднимаясь): Это издевательство сплошное! (Идёт, спотыкается об Пушкина и падает.) Опять об Пушкина!
Пушкин (поднимаясь): Вот чёрт! Истинно, что чёрт! (Идёт, спотыкается об Гоголя и падает.) Об Гоголя!
Гоголь (поднимаясь): Мерзопакость! (Идёт, спотыкается об Пушкина и падает.) Об Пушкина!
Пушкин (поднимаясь): Вот чёрт! (Идёт, спотыкается об Гоголя и падает за кулисы.) Об Гоголя!
Гоголь (поднимаясь): Мерзопакость! (Уходит за кулисы.)
За сценой слышен голос Гоголя: «Об Пушкина!»
Занавес
Даниил Хармс 1934 г.
Уроки литературы
- Сейчас будут отвечать должники по… Блоку, - Колпакова шуршит своими бумагами, ищет должников, находит. – Оля З.
- «О, я хочу безумно жить»:
О, я хочу безумно жить:
Всё сущее увековечить,
Безличное – вочеловечить,
Несбывшееся – воплотить!
Пусть душит жизни сон тяжёлый,
Пусть задыхаюсь в этом сне, -
Быть может, юноша весёлый
В грядущем скажет обо мне:
Простим угрюмство – разве это
Сокрытый двигатель его?
Он весь – дитя добра и света,
Он весь – свободы торжество!
- Хорошо. Общая «5». Следующий Карташов.
- Карташов в другой группе.
- Да? Тогда… Вика Коршак, у вас «О, я хочу безумно жить».
Выходит Вика, читает «На поле Куликовом»:
НА ПОЛЕ КУЛИКОВОМ
Река раскинулась. Течет, грустит лениво
И моет берега.
Над скудной глиной жёлтого обрыва
В степени грустят стога.
О, Русь моя! Жена моя! До боли
Нам ясен долгий путь!
Наш путь – стрелой татарской деревней воли
Пронзил нам грудь.
Наш путь – степной, наш путь – в тоске
безбрежной,
В твоей тоске, о, Русь!
И даже мглы – ночной и зарубежной –
Я не боюсь.
Пусть ночь. Домчимся. Озарим кострами
Степную даль.
В степном дыму блеснёт святое знамя
И ханской сабли сталь…
И вечный бой! Покой нам только снится
Сквозь кровь и пыль…
Летит, летит степная кобылица
И мнёт ковыль…
И нет конца! Мелькают вёрсты, кручи…
Останови!
Идут, идут испуганные тучи,
Закат в крови!
Закат в крови! Из сердца кровь струится!
Плачь, сердце, плачь…
Покоя нет! Степная кобылица
Несётся вскачь!
- Теперь «О, я хочу безумно жить».
Вика читает «О, я хочу безумно жить».
- Хм-м-м… Садитесь, общая оценка «5». Юдаков, «Россия».
Выходит Юдаков, читает «Россию»:
РОССИЯ
Опять, как в годы золотые,
Три стёртых треплются шлеи,
И вязнут спицы росписные
В расхлябанные колеи…
Россия, нищая Россия,
Мне избы серые твои,
Твои мне песни ветровые -
Как слёзы первые любви!
Тебя жалеть я не умею
И крест свой бережно несу…
Какому хочешь чародею
Отдай разбойную красу!
Пускай заманит и обманет, -
Не пропадешь, не сгинешь ты,
И лишь забота затуманит
Твои прекрасные черты…
Ну что ж? Одной заботой боле –
Одной слезой река шумней,
А ты всё та же – лес, да поле,
Да плат узорный до бровей…
И невозможное возможно,
Дорога долгая легка,
Когда блеснёт в дали дорожной
Мгновенный взор из-под платка,
Когда звенит тоской острожной
Глухая песня ямщика!..
- Только тоской острожной, а не дорожной. Общая «5». Теперь все в вашей группе рассказали стихотворения?
Поднимается недовольный ропот: «А как же по выбору?»
- Да, начнём. Галкина.
Выходит Наташа, кричит, чеканя каждое слово, «Ночь, улица, фонарь, аптека» и «Гамлета», хотя задавали всего одно по выбору.
НОЧЬ, УЛИЦА, ФОНАРЬ, АПТЕКА,
Бессмысленный и тусклый свет.
Живи ещё хоть четверть века –
Всё будет так. ИСХОДА НЕТ.
Умрёшь – начнёшь опять сначала,
И повториться всё, как встарь:
НОЧЬ, ЛЕДЯНАЯ РЯБЬ КАНАЛА,
АПТЕКА, УЛИЦА, ФОНАРЬ.
***
Я – Гамлет. Холодеет кровь,
Когда плетёт коварство сети.
И в сердце – первая любовь
Жива – к единственной на свете.
Тебя, Офелию мою,
Увёл далёко жизни холод,
И гибну, принц, в родном краю,
Клинком отравленным заколот.
Стихотворения плавно переходят в их объяснение, такое же бойкое радостное, как и сама Наташа.
- Каршак, по выбору.
Вика читает одно из стихотворений, посвящённых «Прекрасной даме».
Потом вызывают меня, и я читаю стихотворение «Усталость». Всё-таки поэзия – это не моё…
УСТАЛОСТЬ
Кому назначен тёмный жребий,
Над тем не властен хоровод.
Он, как звезда, утонет в небе,
И новая звезда взойдёт.
И краток путь средь долгой ночи,
Друзья, близка ночная твердь!
И даже рифмы нет короче
Глухой, крылатой рифмы: смерть
И есть ланит живая алость,
Печаль свиданий и разлук…
Но есть паденье и усталость
И торжество предсмертных мук.
- Чеботарёва.
Выходит Аня и читает последнее стихотворение из цикла «На поле Куликовом»:
Опять над полем Куликовым
Взошла и расточилась мгла,
И, словно облаком суровым,
Грядущий день заволокла.
За тишиной непробудной,
За разливающейся мглой
Не слышно грома битвы чудной,
Не видно молньи боевой.
Но узнаю тебя, начало
Высоких и мятежных дней!
Над вражьим станом, как бывало,
И плеск, и трубы лебедей.
Не может сердце жить покоем,
Недаром тучи собрались.
Доспех тяжел, как перед боем.
Теперь твой час настал. – Молись!
- В образе кого лирический герой?
Молчанье.
- Вас не было, когда мы его разбирали?
Молчанье.
- Садитесь, четыре. Юдаков.
Выходит Юдаков и читает «Я – Гамлет».
- У вас нет выражения, читайте ещё.
Юдаков читает ещё раз. У кого-то с шуршанием падает пакет.
- Садитесь, хорошо. Быкова
Выходит Полина, долго читает что-то про лошадей. Бойко объяснят суть стихотворения про лошадей.
От сна всех пробуждает снова Наташа, которая орёт на весь класс. Сколько же раз она сегодня выходила? По окончании её чтения все дружно кричат: «Вот так надо читать! Молодец!»
Выходит Вика, читает «Россию». Разве она сегодня не выходила? Ей же уже сказали, что она всё сдала! По видимости ещё не всё… Ещё одна «Россия»:
РОССИЯ
Опять, как в годы золотые,
Три стёртых треплются шлеи,
И вязнут спицы росписные
В расхлябанные колеи…
Россия, нищая Россия,
Мне избы серые твои,
Твои мне песни ветровые -
Как слёзы первые любви!
Тебя жалеть я не умею
И крест свой бережно несу…
А я? Кто пожалеет меня? Я уже не могу это слушать! Мне же этот кошмар потом сниться будет!
- Хорошо. Воропаева.
Выходит Маша, рассказывает «На поле Куликовом». Видно, что плохо знает. Да пока все рассказывали, можно было уже выучить это стихотворение…
НА ПОЛЕ КУЛИКОВОМ
Река раскинулась. Течет, грустит лениво
И моет берега.
Над скудной глиной жёлтого обрыва
В степени грустят стога.
О, Русь моя! Жена моя! До боли
Нам ясен долгий путь!
Наш путь – стрелой татарской деревней воли…
- Стоп. «О, Русь моя» сделайте после этих слов паузу.
О, Русь моя! (пауза) Жена моя! (пауза) До боли
Нам ясен долгий путь!
Наш путь – стрелой татарской деревней воли
Пронзил нам грудь.
- «5- ». Садитесь. Ротарь.
Сейчас бедный Лёша опять будет мучаться.
О, я хочу безумно жить:
Всё сущее увековечить,
Безличное – вочеловечить,
Несбывшееся… несбывшееся…
- У меня не получилось, - грустно сказал Лёша. – Можно сначала?
Кивок головы.
О, я хочу безумно жить:
Всё сущее увековечить,
Безличное – вочеловечить,
Несбывшееся – воплотить!
Пусть душит жизни сон тяжёлый,
Пусть задыхаюсь в этом сне, -
Быть может, юноша весёлый
В грядущем скажет обо мне:
Простим угрюмство – разве это
Сокрытый двигатель его?
Он весь – дитя добра и света,
Он весь – свободы торжество!
- Сегодня у вас получилось. Только вы паузу не сделали. Читайте ещё раз.
Простим угрюмство – разве это
Сокрытый ДВИГАТЕЛЬ его?
Он весь – дитя добра…
- Стоп. Не надо выделять «двигатель».
Простим угрюмство – разве это
Сокрытый ДВИГАТЕЛЬ его?
Он весь – дитя добра и света,
Он весь – свободы торжество!
- Нет, вы опять выделяете. Скажите эту фразу в прозе.
- Простим угрюмство – разве это сокрытый ДВИГАТЕЛЬ его?
Он безнадёжен.
- Можно сначала?
- Да, пробуйте.
Простим угрюмство – разве это
Сокрытый ДВИГАТЕЛЬ его?
Он весь – дитя добра и света,
Он весь – свободы торжество!
- Вы опять сделали ударение. Разве вы сами не слышите? Ещё раз пробуйте.
На пятый раз у него получается.
- «5-» за мученья. Садитесь.
Садится.
- Снеговская. «На поле Куликовом»
Выходит. Читает. Пауза. Колпакова передразнивает последние две строчки так, как их читала Марина.
- «4». Наташа Сотникова, у вас осталось «На поле Куликовом»
«И повториться всё, как встарь». На первых строчках Наташа смеётся, ей смешно. Колпакова кивает головой на каждой строчке. Как болванчик.
- Хорошо. Татаринцев, по выбору.
Сам Блок вышел:
Я – Гамлет. Холодеет кровь,
Когда плетёт коварство сети.
После слов «Я – Гамлет» класс дружненько начал похихикивать. Я думаю Блок и Шекспир тоже бы с удовольствием повеселились. Невысокий, даже можно сказать низкорослый, длинноволосый, щуплый и худосочный. Да… такого Гамлета не видел никто и никогда, да.
- Сосредоточьтесь. Как вы понимаете это стихотворение.
- Блок вспоминает о том, как он играл с Менделеевой…
- Ладно, садитесь, «5-».
- Комкова, «На поле Куликовом»
Выходит Света. Читает
- Хорошо, «5».
- Тарасова, «О, я хочу безумно жить».
Куда уж безумней?
- Нет, я сначала расскажу по выбору.
- По выбору.
Девушка пела в церковном хоре
О всех усталых в чужом краю,
О всех кораблях, ушедших в море,
О всех, забывших радость свою.
Так пел её голос, летящий в купол,
И луч сиял на белом плече,
И каждый из мрака смотрел и слушал,
Как белое платье пело в луче.
И всем казалось, что радость будет,
Что в тихой заводи все корабли,
Что на чужбине усталые люди
Светлую жизнь себе обрели.
И голос был сладок, и луч был тонок,
И только высоко, у царских ворот,
Причастный тайнам, - плакал ребёнок
О том, что никто не придёт назад.
Как это грустно…
- Не спешите в конце, там надо замедлить. Ладно, садитесь «4». Карташов, у вас много долгов. Сегодня вы готовы?
Выходит Карташов.
- А можно мне повторить?
- Нет.
Читает «О, я хочу безумно жить». А я хочу безумство это прекратить. На мозги уже давит.
- Я больше ничего не выучил.
- «2» за «Россию» и «На поле Куликовом», за это «3». За «Незнакомку» - 3, за «Доблести» - 2 Вы готовили по выбору?
- Да, но можно повторить?
- Да, садитесь.
Наш телефон три, два, два, два, два, три, три, два, два
Карташов садится. Выходит Парфионович, спотыкается о свой рюкзак, падает.
Хорошо начал. Читает «О доблестях, о подвигах, о славе…». Да, давненько это не читали.
О доблестях, о подвигах, о славе
Я забывал на горестной земле,
Когда твоё лицо в простой оправе
Передо мной сияло на столе.
Но час настал, и ты ушла из дому.
Я бросил в ночь заветное кольцо.
Ты отдала свою судьбу другому,
И я забыл прекрасное лицо.
Летели дни, крутясь проклятым роем…
Вино и страсть терзали жизнь мою…
И вспомнил я тебя пред аналоем,
И звал тебя, как молодость свою…
Я звал тебя, но ты не оглянулась,
Я слёзы лил, но ты не снизошла.
Ты в синий плащ печально завернулась,
В сырую ночь ты из дому ушла.
Не знаю, где приют своей гордыне
Ты, милая, ты, нежная, нашла…
Я крепко сплю, мне снится плащ твой синий,
В котором ты в сырую ночь ушла…
Уж не мечталось о нежности, о славе,
Всё миновалось, молодость прошла!
Твоё лицо в его простой оправе
Своей рукой убрал я со стола.
Не зря всё-таки Максим захотел, что бы его изобразили рыцарем на выпускной газете, есть что-то такое…, даже не знаю как лучше сказать. Он очень отдалён и от нашего класса, и от нас.
- Михалёв, выходите.
Выходит Илья, более близкий к электорату нашего класса человек. Читает «Россию». Запинается. С досадой разводит руками.
- Можно с начала?
Опять, как в годы золотые,
Три стёртых треплются шлеи… шлеи
И вязнут спицы росписные
В расхлябанные колеи…
Россия, нищая Россия,
Мне…хм-хм, э-э.. избы серые твои…
(длинная пауза)
- Плохо текст знаете.
- Я запнулся.
- Ну тогда продолжайте.
Твои мне песни ветровые -
Как слёзы первые любви! Тебя жалеть я не умею
И крест свой бережно несу…
Какому хочешь чародею…э-э-э
Отдай разбойную красу!
Пускай заманит и обманет, -
Не пропадешь, не сгинешь ты, (пауза)
Э-э-э и лишь работа, ой забота затуманит… (пауза)
- Да что ж такое со мной сегодня!
Твои прекрасные черты…
Ну что ж? Одной заботой боле –
Одной слезой река полней,шумней,
А ты всё та же – лес, да поле,
Да взор узорный до бровей…
И невозможное возможно,
Дорога долгая светла,
Дорога долгая легка,
Когда блеснёт в дали дорожной
Мгновенный взор из-под платка,
Когда звенит тоской тревожной
Глухая песня ямщика!..
- Хорошо. Только объясните мне «да взор узорный до бровей». (Смеётся). «4». Карташов, вы повторили?
- Да, вроде бы повторил.
Звенит звонок
- Расскажите на следующим уроке.
Постскриптум
«Вам придётся с мучительной болью заучивать наизусть отрывки и обрывки произведений, называемых у нас литературой.» Как всё-таки верно писал Соколов.
Дать
комментарии к рассказу Прислать свое
произведение
|